Как может обычный работник скорой помощи рассуждать про смысл человеческой жизни? Что он может вообще знать об этом? Оказывается многое. Пример тому история врача Георгия Егорова.
Каждый день он видит людей, которые пребывают на тонкой грани между этим и потусторонним миром. Его задача удержать их в этом. Но его интерес в том, чтобы понять, что они чувствуют в момент борьбы за жизнь и понять, почему в последнюю минуту люди ведут себя настолько по-разному.
Эту мысль как-то четко выразил священник Константин Кобелев: «Когда замечаешь, что ты повредил человеку в его движении к Богу — это самое болезненное переживание. Ведь человек может разочароваться в вере и в жизни по моей вине».
О любви и смысле жизни
«Мне никогда не забыть, как однажды по вызову наша бригада приехала к пожилому священнику, которого свалил инфаркт. Он лежал на кровати в темно-синем подряснике с небольшим крестом в руках. Объективные данные говорили о кардиогенном шоке. Давление крайне низкое. Больной был бледен, с холодным липким потом, сильнейшими болями. При этом внешне не просто спокоен, а абсолютно спокоен и невозмутим».
«И в этом спокойствии не было никакой натяжки, никакой фальши. Мало того. Меня поразил первый же заданный им вопрос. Он спросил: “Много вызовов? Вы, наверное, еще и не обедали?” И обращаясь к своей жене, продолжил: “Маша, собери им что-нибудь покушать”. Далее пока мы снимали кардиограмму, вводили наркотики, ставили капельницу, вызывали «на себя» специализированную реанимационную бригаду, он интересовался, где мы живем, долго ли добираемся до работы. Спросил слабым голосом, сколько у нас с фельдшером детей и сколько им лет».
«Он беспокоился о нас, интересовался нами, не выказывая и капли страха, пока мы проводили свои манипуляции, пытаясь облегчить его страдания. Он видел наши озабоченные лица, плачущую жену, слышал, как при вызове специализированной бригады звучало слово “инфаркт”. Он понимал, что с ним происходит. Я был потрясен таким самообладанием».
«Через пять минут его не стало».
«Странное, не покидающее до настоящего времени чувство вызвала во мне эта смерть. Потому что чаще всего всё бывает вовсе не так. Страх парализует волю больных. Они думают только о себе и своем состоянии, прислушиваются к изменениям в организме, до последнего вздоха цепляются за малейшую возможность жить. Всё что угодно, но лишь бы жить. Какой смысл жизни они видят?»
«В квартирах, где нет места иконам и крестам, но зато есть плазменная панель во всю стену, где в передней просят надеть целлофановые бахилы, несмотря на тяжелое состояние больного, вообще, бывает, разыгрываются “истерики последней минуты”. Со стонами, метанием по постели, хватанием за руки, заглядыванием в глаза, беспрестанным переспрашиванием о своем положении и его прогнозе с целью поймать во взгляде врача, его голосе, словах хоть какую-то призрачную надежду на чудо исцеления».
«Такие больные перед впадением в бессознательное, предагональное состояние просто “измочаливают” родных и окружающих своим страхом. Медики чувствуют себя после такого неудачного исхода обессиленными. Но не потому, что не смогли оказать помощь в полном объеме и спасти пациента. Опустошенность и потерянность испытываешь оттого, что смерть здесь победила человека».
«К слову сказать, точно такие же “побежденные” страхом больные встречаются там, где все стены увешаны иконами, столы завалены религиозной литературой, везде сумеречно мерцают лампады, а больные вместо прописанных врачами лекарств пьют только святую воду, многие литры которой в разной таре можно увидеть повсюду в квартире».
«А вот после смерти того священника до сих пор, как ни странно, во мне живет чувство тихой радости. Там смерть не одержала победу. И когда я “прокручиваю” в памяти 2–3 подобных случая из моей практики, сам собой возникает вопрос: “Смерть, где твое жало?”»
Выходит, ни иконы, ни свечи, ни святая вода — не панацея. Наличие всего этого в окружении человека не служит гарантией его спасения.
Его спасение наступает только вместе с пониманием истинной природы вещей и ее принятием. Думается, именно эту мысль хотел донести простой работник скорой помощи. А ты как считаешь?
